14.09.1960

Трускавец

Слободским

Привет далеким дорогим друзьям!

Получил от вас письмо, от которого повеяло “дымом Отечества”, который всегда сладок и приятен. Приятно и здесь на чужбине встретить земляков-красноярцев. Не встречал я их долго, да и не думал встретить. Ведь, как-никак, а около 7 тыс. км лежат между нами, преодолеть которые могут лишь время и деньги. Но вот встретил двух красноярцев почти разом. Первой встретил свою бывшую студентку медицинского Института. Она 16 лет назад слушала мои лекции и проходила лабораторный практикум под руководством Ивана Александровича Терскова. Вихрь воспоминаний, пронесшийся у нее в голове, объединил представителей сложной физической науки, и она меня приветствовала как Леонида Александровича. Мы очень мило поговорили, а через 10 минут ко мне навстречу вынырнул, кто бы вы думали – профессор Пшоник Абрам Танхелевич! Вначале мы остолбенели от неожиданности, а затем бросились друг другу в объятья, и он зарыдал на моем плече. Он уехал вчера. Его борьба с надвигающейся старостью закончилась столь же блистательным триумфом, что и выступление наших спортсменов на Олимпиаде в Риме. Он похудел на 6.5 кг, загорел так, что вполне мог бы сойти за представителя свободолюбивого конголезского народа, борющегося за свою независимость. Лечебная гимнастика, массаж, душ Шарко, разгрузочные дни, различного рода ванны и далекие прогулки с все увеличивающейся амплитудой. К моменту моей с ним встречи амплитуда эта достигла, примерно, 12 км, и мы, несколько человек, подключились к нему без раздумья. Увековечивались эти прогулки моим стареньким фотоаппаратом “ФЭД“, который выпускали еще питомцы Макаренко. Но так как и я тоже хотел быть увековеченным, то пришлось дать Абраму Танхелевичу пару уроков по пользованию этим аппаратом. Последовательность этих операций была такой: сначала он становился туда, где предполагалось, что буду стоять я, а я становился там, где должен был стоять он. Затем по нему я производил фокусировку аппарата, и он становился на мое место. Одинаковый размер обуви позволял совмещать ступни ног вполне точно, я позировал, и он спускал затвор с выкриком “оп!“, причем зачем то подпрыгивал, слегка подгибая колени, так что подошвы ботинок оказывались примерно в 30см от исходного состояния по вертикали. Однако после второго урока была обретена уже профессиональная солидность фотографа, он сам фокусировал и негативы получились прекрасные. Интересно, освоил бы это Волковичер? …

21.08.1960

ГАГРА,

Привет друзьям с далекого солнечного юга!

Там, на дачах под Красноярском, уже, наверное, чувствуется дыхание осени, а здесь все еще стоит лето – благодатная пора года. Жарко. Солнце щедро поливает море и камни, дома и деревья потоками лучистой энергии. Сижу на балконе, обвитом виноградом. Тяжелые гроздья начинают буреть, недалек тот час, когда они примут темно-синий цвет, станут сладкими и будут пригодны в пищу. А пока интересно только с декоративной точки зрения. Хотя они созреют скоро, но все же после нашего отъезда. Но к этому мы привыкли – тот, кто нас сменит, будет жить в “светлом будущем”.

Живем в Абхазии, где средняя продолжительность жизни не то 110, не то 120 лет. Наш хозяин – украинец по национальности, всем своим видом показывает, что эти данные сильно занижены. Ему далеко за 70, но ни одного седого волоса при полном отсутствии лысины. Его ровные, ослепительно белые зубы напоминают мне фото Эйзенхауэра в бытность его “одним из выдающихся политических деятелей мира”. На том фото, помещенном не то в журнале “Огонек”, не то в журнале “Америка”, нас всех поражало качество зубопротезного производства в США, демонстрируемого улыбающимся президентом. Но природа все же готовит зубы лучше человека. Он пенсионер, бывший шеф-повар одного из санаториев Гагры, участник 4-х войн, домовладелец в курортной жемчужине нашей Родины. Он несколько огорчен тем обстоятельством, что с годами падают его широкие возможности, и сейчас за один присест он уже не может выпить более одного литра водки. Снимаем на втором этаже две комнаты с верандой. В одной мы с Зиной, в другой Юра с Таней. Веранда является местом принятия пищи, чтения, письма и ожесточенных схваток в подкидного дурака.

С балкона открывается чудесный вид на море. Оно начинается совсем недалеко и уходит в бесконечность. Темные силуэты кипарисов выглядят на нем, как клинообразные домены обратной намагниченности, выявленные на тонких пленках методом магнитооптического эффекта Керра.

Пляж здесь прекрасный, но почему-то кажется почти всюду женским. Мужчин больше в море и на улицах, на пляже же преобладает лучшая половина человечества, вооруженная зеркальными очками, парой фиговых листочков из синтетического волокна и куском бумаги на носу, загорать которому не положено.

Кстати, о зеркальных очках. Это темные очки, но как мне объяснила одна дама, их преимущество заключается в том, что никто не видит, куда владелица очков смотрит. (Жены своим мужьям такие очки носить не разрешают) Загорают гагроянки самоотверженно. Змея, умеющая раз в год сбрасывать свою старую кожу, выглядела бы здесь жалкой курортной провинциалкой. Кожа меняется за курортный сезон (28 дней) 3, а то и 4 раза. Говорят, одна блондинка установила мировой рекорд, поменяв кожу 8 раз.

Обожженные части тела смазывают одеколоном или лучше мацони. На вопрос Юры, продавец объяснила, что такое мацони: “кефыр знаэш? – это не мацони, смэтана знаэш? – это не мацони, варэнэш знаэш? – полдня потом стоит – это мацони. Хотя вещь мало понятная, но вкусная и, наверное, полезная.

Самоотверженная борьба за изменение естественного цвета кожи приносит свои благодатные плоды. Гагрояночки буреют прямо на глазах. Наивысшим достижением считается кожа цвета асфальта, расплавленного лучами нашего благодатного солнца.

Наряды не имеют никакого значения. Существенная разница между курортами Мин. вод, Прибалтики и Гагры заключается в том, что в первом случае дамы лезут из кожи, чтобы показать платья, а во втором лезут из платья, чтобы показать кожу.

Абхазия – страна замечательная. Замечателен и литературный язык Абхазии. Построение его подчиняется принципу Каганера, который, как известно, всем словам, начинающимся на букву “з”, предваряет букву “и”: “Изачем мне этот рапорт принесли? Рута – издесь, Стеберг - издесь”.

В Абхазии каждому русскому слову надо приставить букву А. Так мы узнали, что существует: “Аларек, Апавильон, Атуалет, Амагазин”. Все вывески в Гаграх на трех языках – русском, грузинском и абхазском. Алфавит грузинский непонятен как китайская грамота, абхазцы пользуются русским алфавитом, но многие буквы имеют справа внизу какие-то хвостики, назначение которых мне установить не удалось.

Времени действительно нет совершенно. Днем оно проходит все в море. Юра привез акваланг – последнее достижение курортно-морской техники. Представляет он собой стеклянно-резиновую полумаску, плотно охватывающую лицо от середины лба до верхней губы. Стекло позволяет свободно смотреть в воде, а дыхание осуществляется через рот с помощью металлической трубки с резиновым наконечником специальной конструкции, который берется в рот. До глубины 5–6 метров дно в акваланге видно очень хорошо. Кроме того, можно лежать на поверхности воды, лицом вниз, совершенно не шевелясь, и по закону Архимеда на поверхности будет только 4–5 см трубки и несколько десятков волосьев – последние могикане лысеющей части головы. Это делает купание содержательным, а мою рыболовецкую душу захватывают и бычки, как бы дремлющие и греющиеся на подводных камнях, и стайки ставрид, неожиданно появляющиеся в поле зрения, и также мгновенно исчезающие, и солидные кефали, медленно, с чувством собственного достоинства, проплывающие куда-то по весьма ответственному заданию. Купили подводное ружье, но стрелять негде – везде народ. Но ничего, поохочусь на Енисее. Поскольку много времени уходит на теннис, пинг-понг, волейбол, то наше пребывание здесь Юра определил как физкультурно-оздоровительный лагерь.

Ребята, поскольку они здесь впервые, ездили и в Адлер, и в Сочи, собираются поехать на Рицу – озеро, на берегу которого была дача Сталина. Мы вместе с ребятами были только в Сухуми, где посетили наших славных предков. В Сухуми самый лучший питомник обезьян.

Ну, я, кажется, расписался. Что-то нового в Красноярске? Адрес я свой пока не знаю, еду в Трускавец промывать почки. Путевки, естественно, нет, знакомых тоже, т.е. еду “на ура”. Зина скоро будет дома.

25.08.1960

ГАГРЫ, Абхазия,

Слабодским

Привет друзьям!

Плохо. Хлынули дожди, все небо заволокло свинцовыми тучами. На море шторм 7 баллов и волны достигают высоты трехэтажного дома малогабаритной конструкции. Утопающих спасают на вертолете, как посланника Эйзенхауэра в стране восходящего солнца. Делать нечего абсолютно. Сидим на балконе, а вода сверху, внизу и с боков. Настоящий Ноев ковчег.

Кроме карт, иногда развертываем дискуссии на наиболее актуальные темы современности. Прогнозируем результаты Римской олимпиады, обсуждаем результаты полетов мышей, блох и собак в Космос. Развернулась широкая дискуссия о том, можно ли беременным женщинам таскать ведрами воду. Зина и Таня категорически отвергали такую возможность, начиная от двух недель до родов и далее. Юра же придерживался диаметрально противоположной точки зрения, считая, что любые физические упражнения будут полезны как самой матери, так и будущему строителю коммунизма. Доводы были его так внушительны, что можно было подумать, что он, по меньшей мере, является обладателем ордена “Материнская слава”. Я, как человек наиболее искушенный в философии, считал, что истина всегда конкретна, и что решить этот вопрос можно лишь с учетом размера ведер, наличия или отсутствия коромысла, степени развитости мускулатуры роженицы и состояния ее сердечно-сосудистой системы. В качестве арбитра выступила хозяйка, которая утверждала, что как она, так и ее покойная мать, таскали воду до последнего дня и не умерли, но в тоже время заметила, что ее тетка умерла от родов, а у соседки родился мертвый сын, и что эта возможно от переноса тяжестей. Так вопрос и остался открытым, поскольку резонно решили, что вопросы науки голосованием не решаются.

Зина и Таня спят, Юра уже в третий раз пошел сдавать билеты на поездку на озеро Рица, поскольку ехать в такой дождь нет никакого смысла. Пожалуй, и я вздремну, всего Вам наилучшего.

Л.В.

15.09.1960 г.

Трускавец

Слободским, Лев Иосифович Слободской, доцент педагогического института, фронтовик, на фронте потерял ногу, его семью с семьей Киренского связывала крепкая дружба

Привет, мои дорогие друзья!

Наконец, 27 августа я покинул воспетый поэтами гостеприимный Кавказ. Мне повезло. В последних числах августа пошли ливни. Размыло железнодорожные пути и по одной версии в результате аварии самолета ИЛ-18 в районе Киева, по другой версии в результате повреждения Адлеровского аэропорта налетевшим смерчем, крупные самолеты не летали. Таким образом, связь курортов Сочинской группы с «большой землей» осуществлялась только устаревшими самолетами с поршневыми двигателями. Я оказался счастливым обладателем билета на ИЛ-123 и путь для меня был открыт.

Из Гагры до Адлеровского аэропорта я летел на вертолете. Воздушная трасса лежала почти все время вдоль побережья. Вдали Гагра, все уменьшающаяся в размерах. Под нами жаждущие бархатного загара курортницы, лежащие на пляже либо «орлом», либо «решкой». Путь был приятен, но длился всего 13 минут. Да, здравствует современная техника!

Я не успел Вам написать об одном страшном событии. Думаю, что и Зина ничего Вам не рассказала по своей скромности.

В Гаграх водятся змеи. Как-то после обеда мы спускались к морю и вдруг увидели пеструю, свернувшуюся в кольцо змею. Она вылезла откуда-то из камней прямо на лестничные ступени и, закрыв глаза, грелась на солнце.

Тихо, на цыпочках, боясь потревожить чудовище, мы, т.е. я, Ира и Таня обошли ее стороной и думали, что нашему примеру последует и Зина. Но у нее значительно больше развито чувство ответственности за судьбы людей, чем у нас. Ведь есть и менее осторожные люди, которые могут наступить на спящую змею ногой. Есть слепые, которые могут не чувствовать приближение последнего часа, как когда-то вещий Олег, пожелавший увидеть кости своего коня. Есть, наконец, дети, неразумные дети, жизнь которых явно была под угрозой.

Схватив камень весом около пяти килограммов, Зина смело вступила в борьбу за право людей безбоязненно спускаться по лестнице к морю. По мнению борца за права человека первый же удар должен был размозжить змее голову, но она ловко увернулась от удара; разлетевшиеся куски камня гулко покатились по ступенькам к морю, змея зашипела и, высунув свое смертоносное жало, хотела в свою очередь поразить врага, но Зина ловко увернулась и, наступив змее на хвост ногой, ударила ее по голове деревянной частью нераскрытого зонтика. Змея, по-видимому, на минуту потеряла сознание, и это решило исход борьбы. Схватив камень поменьше, Зина наносила змее удар за ударом.

Как зачарованные мы смотрели на эту смертельную схватку. Венец творения-человек одержал победу, у его ног вытянувшись во всю длину, лежала мертвая с раздробленной головой змея. Мы замерили змею. От того, что называлась голова, и до почти не поврежденного хвоста было 6,4 см. Средний же диаметр значительно превышал 1см. Попытка определить ее вес на «медицинских» весах, на которых курортники определяют степень своего омоложения по убыли веса, успеха не имела. Весы вообще ничего не показывали, вот и говори после этого студентам, что всякое тело имеет вес! Мы поздравили Зину с победой, и распили на радостях бутылочку «Букет Абхазии».

Аэропорт «Адлер» встретил меня не гостеприимно. По указанным выше обстоятельствам в порту скопилось невиданное количество народу. Сдав вещи в камеру хранения, я отправился в ресторан подкрепить свои силы. За столиком со мной оказалось трое грузин. Я ел куриное крылышко и запивал его лимонадом, они пили пиво и закусывали таким количеством икры, что можно было подумать, они едят кашу. Несчастные, они и не подозревали, какой смертельной опасности они себя подвергают – ведь в черной икре так много холестерина.

Вскоре нам объявили посадку, и через 7 часов самолет подрулил к Львовскому аэропорту. Была уже ночь, правда, в аэропорту есть гостиница, но мест в ней, конечно, не бывает.

Проканителившись ночь, утром трехместным самолетом вылетел в Дрогобыч, от которого до Трускавца всего 8 километров. Впечатление было такое, что еду на автомашине «Москвич» – тесновато и неустойчиво.

С примитивного Дрогобычского порта на такси въехал в Дрогобыч. Городок зеленый, но боже, какие невероятные петли выписывают улицы. Наша «Волга» выписывала фигуры лиссажу. Не заполучив попутчиков, двинулись дальше и вот я уже на своем месте, в просторной светлой комнате. Над столом картина, выдержанная в фиолетовых тонах и изображающая скорбящего Иисуса Христа. Кипарисы, затянутое тучами небо, а вдали жилища с освещенными скалами, и почему-то здание, очень напоминающее Новосибирский театр оперы и балета, предположить, что это изображен Новосибирский ботанический сад, не возможно. Светлый эллипс с небольшим эксцентриситетом, резко вырисовывающийся над скорбящей человеческой фигурой не оставляет сомнений в том, что на картине изображен Мессия.

В этой комнате до меня жил поп. Известная со времен Джордано Бруно тема – наука и религия.

Здесь лечение одно – «Нафтуся». Что такое «Нафтуся» становится ясно из оды, которую какой-то безымянный поэт приклеил к ящику от кактуса у входа в здание, где пьют «Нафтусю»….

21.IХ.1963 г.

Нижняя Ореанда, Крым

Слободским

Привет дорогим друзьям!

Морская эпопея подходит к концу, но я убеждаюсь – Суетин, видимо, был прав. Это он сказал как-то, что одно купание в Енисее эквивалентно десяти купаниям в море (очевидно в смысле оздоровления организма). Действительно, мне вспоминается та необычайная бодрость, которую испытываешь, вылезая из Енисея. Из моря же выходишь как из бани – уставший и расслабленный. Однако купание в море для меня весьма полезно как профилактика хронического насморка.

Осень ползет с севера. Но здесь, в Крыму сентябрь еще не дописал последнюю страницу некролога по умирающему лету. Но время все же срывает листок с календаря, а ветер срывает желтеющие листья с платанов, магнолий и, наверное, с берез, если бы они здесь были.

Солнце еще греет. Море не то чтобы очень сердито, но ворчит на три–четыре балла, а то вдруг успокаивается и раскрывает свои ласковые двадцатиградусные объятия.

Купаемся много. Пляж очень благоустроен. Есть пляж мужской, есть женский и есть общий. Все они снабжены пирсами.

Публика самая разнообразная. Есть начальство из КОКО, т.е. комитета по координации научно-исследовательских работ. Отдыхает маршал И.С. Конев – добродушный старикан и самый удачливый рыболов. Правда ловит он не с пирса, а приходит за ним военный глиссер и он уезжает куда-то вооруженный спиннингом и возвращается часа через два-три не с пустыми руками.

Отдыхают многие деятели искусства. Иван Семенович Козловский. Он играет в теннис, но поет редко и почему-то только при заплыве в море. Песни его заключают просьбы «не искушать» его без особой надобности и не петь при нем песен печальной Грузии. Относительно выполнения первой просьбы ничего сказать не могу, что же касается второй, то ее отдыхающие, по-видимому, выполнили, ибо на весь санаторий был всего один грузин.

Отдыхает композитор Кобалевский. Он очень тонкий и длинный. Лицо, практически, не имеет анфас, профиль снабжен очень длинным и крючковатым носом, над которым из-за очков светятся добрые и умные глаза. Он очень похож на доброго аиста, приносящего в корзинах младенцев. Играет на фортепьяно он часто.

Мы разлучаемся только на время купания…

19 октября 1963 года

Москва

Дорогие друзья!

Долго же я задержался в Москве. Все это – жалобы “трудящихся”. Под последними понимается, увешанный вузовскими значками Иван Иванович Юрченко, – работник архитектурного отдела исполкома Красноярского горсовета. Правда, он такой же архитектор, как Натан Яковлевич Воланд – архиерей, но это не мешает ему работать в этом отделе и очень мешает городу приобрести соответствующий вид, а многим государственным учреждениям делать то, что надо.

“Трудящиеся города”, т.е. Иван Иванович Юрченко послал в комитет лесного хозяйства РСФСР телеграмму с жалобой на Институт физики, что последний изводит лес на Афонтовой горе и грозит отравить весь город еще неведомыми в науке отравляющими веществами. Архитектурный надзор РСФСР направил своего представителя в Красноярск. Последний правда, не узрел истребленного леса, но пришел в ужас от того, что картофельные поля на Афонтовой горе безжалостно занимаются научными учреждениями. Тогда как, примерно, лет через 10–15, когда у государства будет такая возможность, то на этих картофельных полях могут быть высажены тополя или даже кедры, что значительно улучшит санитарное состояние города. На основе этого и предполагаемого возражения лесников был уже подготовлен проект постановления Совета министров РСФСР о запрещении строительства Института физики. Вот эта эпопея и раскручивалась здесь в течение 20 дней. Но сейчас дело подходит к концу и об этом потом.

Знаменательным событием в жизни столицы был, безусловно, матч на кубок Европы между сборными командами Италии и СССР. Мне посчастливилось увидеть все от начала и до конца. Футбол на Западе великий бизнес. Италии гол стоит, в среднем, 80 млн. лир. Центральный нападающий оценивается в 450 млн. лир. Заметим, что 1400 лир эквивалентно нашему новому рублю. Стоит ли говорить, что огромная чаша стадиона имени Ленина в Лужниках была заполнена до краев. Шутка – ли из империалистической Италии прибыло 5 тысяч человек, посланцы нашей солнечной Грузии заняли, примерно, 60 тысяч мест, остальные 45 тысяч зрителей – это трудящиеся Москвы, России и других братских республик нашей великой державы.

Пусть Вас не удивляет несколько необычное количество грузинских любителей футбола. Говорят, что их бывает обычно значительно, почти в два раза меньше, но на этот раз в качестве вратаря выступал игрок кутаисского “Торпедо” Урушадзе и добрая половина южного города Кутаиси прибыла в Москву. О тбилисцах я уж и не говорю, для них это дело привычное, тем более – расходов почти никаких – всего 150-200 рублей в новых деньгах. Итальянцы прибыли с женами, а многие и даже с детьми. Грузинские любители футбола также, по-видимому, прибыли с женами, преимущественно с блондинками не старше 25 лет независимо от возраста любителя футбола.

С одним таким любителем я обедал в ресторане накануне дня матча. Я взял суп харчо и шашлык, он – суп сибирский с фрикаделями и пельмени. Интересно, что идейная сторона такого выбора оказалась у нас абсолютно одинаковой: я был уверен, что готовить в Москве пельмени ни черта не умеют, а он – “Хе шяшлик всякой барахло, а не шяшлик!”.

Надо сказать, что среди зрителей Красноярский край был представлен достойно. Плеяду болельщиков возглавлял первый секретарь промышленного крайкома КПСС Гаврилов-Подольский и председатель промышленного крайисполкома Исаев. Промышленность бурно развивающегося Красноярского края была представлена Ксинтарисом – председателем нашего совнархоза, вашему покорному слуге довелось представлять науку и вообще интеллигенцию, включая учителей, врачей и т.д. и т.п. Стадион бушевал еще до первого удара по мячу. Темпераментные итальянцы привезли большое количество трехцветных красно-бело-зеленых флагов и размахивали ими на трибунах. А один какой-то рослый капиталист приволок полупудовый колокол и отчаянно в него звонил: то ли собирал своих соотечественников, то ли подбадривал своих футболистов, то ли отгонял нечистую силу. Ведь игра проходила 13-го числа, а, как известно, во всей Италии не только запасного футболиста за 13 номером, но даже ни одного дома с номером изображающим это поганое число, нигде не сыщешь. Наконец, центр нападения сборной СССР Виктор Понедельник сделал первый удар по мячу. Наши предложили невероятный темп, а 160-сантиметровый Хусаинов начисто переигрывал своих почти двухметровых противников, создавая опасные моменты у ворот противника. Играл он так хорошо, что даже такой искушенный и далеко не эмоциональный зритель, как Павел Алексеевич Коняев, сказал относительно Хусаинова, что он преклоняется перед ним.

Наши выиграли два – ноль. Одного итальянца вынесли с поля, второго выгнали за то, что он ударил нашего защитника Дубинского. Счастье наше, что он послал его в нокдаун, т. е. свалил с ног, иначе последний дал бы сдачу, и выгнали бы обоих. Это мне напоминает кусочек из рассказов Зощенко – “жертв, можно сказать, не было, только один старик со страху помер, его кирпичом по башке звездануло”.

Ответная встреча состоится в Италии в ноябре месяце, что-то будет, размышляют в Москве, Ленинграде и Грузии.

Погода стоит отвратная. Туман, моросит мелкий дождь. На языке синоптиков это означает – переменная облачность, преимущественно без осадков. С сегодняшнего дня другие заботы в связи с докладами на Президиуме Академии.

Юре в день матча тоже повезло. Он лежал в больнице Академии Наук по поводу аппендицита. Там же лежал один из начальников организационного отдела Академии. Он как-то неловко скатился с лестницы, которая оказалось не совсем трезвой, и поломал себе пару ребер и ногу. По его распоряжению был доставлен телевизор и больные могли следить за всеми перипетиями борьбы на зеленом поле Лужниковского стадиона.

Да, совсем забыл сообщить, что поступивший паскудно Паскутти, итальянской лигой футбола дисквалифицирован на три месяца. Об этом мы вчера узнали из газет.

Ну ладно, все! До скорой встречи.

Л.В.

3 апреля 1964 г

Красноярск

Гаубиху Борису Васильевичу, преподавателю пединститута, впоследствии, переехавшему в Москву.

Дорогой Борис Васильевич!

Судя по дате этого письма, ты наверно думаешь, что скоро мы здесь поедем на рыбалку. Увы! зима в этом году не приходила долго, морозы начались только в феврале, однако дед-мороз решил, по-видимому, отработать положенное ему время и сейчас за окном –26 градусов по Цельсию. Когда это кончится? Так хочется тепла, света и нашей буйной таежной зелени.

Много приходится ездить. Правда, Москва что-то милует, но в Новосибирск, приходится ездить часто, то на поклон к начальству, то на заседание Президиума, то на заседание Ученого Совета по приему диссертаций, то еще за чем-нибудь. Пришлось уже три раза съездить в Иркутск. Там мой бывший аспирант – теперь ректор пединститута развернул невероятную научную деятельность, создал лабораторию и теперь наш институт совместно с пединститутом Иркутска проводит Всесоюзный симпозиум по физике тонких ферро­магнитных слоев в Иркутске, с 10 по 18 июля. Вот и езжу консуль­тировать, а часть работ проводим совместно. Ездить приходится по­ездом, так как «воздух» на короткие дистанции менее надежен, да и билет железнодорожный у меня бесплатный!

Вот так и сел я в мягкий вагон скорого поезда № 9, было это 29 марта. В купе, куда меня определил проводник, ехал всего один пассажир. Как я узнал позднее, от Свердловска до Новосибирска он вообще ехал один во всем вагоне. Моему появлению он обрадо­вался несказанно.

Это был старичок, появившийся на свет где-то в начале нашего бурного века. Он, как и положено старичкам, немножечко подсыхает, но смотрит на мир такими голубыми, такими прозрачными и такими восторженными глазами, что родись он еще на полстолетия раньше, наверняка был бы причислен к лику святых и взят живым на небо. Но так как он с рождением запоздал, а космические дали ему навер­няка заказаны, то своей восторженностью он мне напомнил Авесса­лома Владимировича Изнуренкова из «Двенадцати стульев».

Он у меня ничего не спрашивал, он только говорил! Хотя я сел в двенадцатом часу ночи, повествование он свое начал очень обстоятельно, усиливая акустический эффект голосовых связок и полости рта мимикой и соответствующими перемещениями, конечно­стей, главным образом верхних.

Он подробно рассказал, откуда он родом, как к нему хотела, при­ехать старуха-мать из Саратова, как она заболела, и как он перее­хал к ней и вскоре проводил ее в скорбный последний путь, какой у нее остался домик и также в саду растут яблони... Я не спал предыдущую ночь и теперь вспомнив чеховского «Печенега» Кешу Серикова задрожал от страха. Собрав всю свою волю, и сос­читав до трех с лишним тысяч я заснул, где-то на преимуществах стелящихся яблонь перед их вертикально растущим коллегам в Сибири, Вологодской и Архангельской областях и, кажется республики Коми.

Когда я проснулся он уже бодрствовал и подробно комменти­ровал лезущие в окно пейзажи: – «дааа – лесок сосновый», я невольно взглядывал в окно и действительно видел сосны; – «...вот и берез­ки попадаются» и, представь себе, за окном нет-нет да мелькнет наша русская березка удивленно коченеющая несмотря на начало апреля... – «вот и деревенька какая-то» – действительно и это можно было увидать в окно.

На станции «Тайшет» простояли около двух часов. Обнаружилась неисправность одного из вагонов. Его отцепили и почти два часа ремонтировали. Это было утром.

Завтрак в ресторане был вполне убедительным. Расплатившись за поглощенные белки, жиры и углеводы я возвратился в свой вагон» но... вместо привычной картины – стройной очереди пассажиров с перекинутыми черев плечо полотенцами, у туалетной комнаты стояла какая-то непонятная возня. Подойдя поближе к этому сантехниче­скому помещению я обнаружил все население нашего вагона – пять пассажиров во главе с нашим проводником – милой девушкой с вздернутым носиком и такими белокурыми волосами, что не остава­лось никаких сомнений в крупных победах нашей большой химии.

Помимо аборигенов в толпе маячила длинная и тощая фигура врача, который в руках почему-то держал огромную кислородную подушку, надутую до отказа. Аудитория безмолвствовала. Взглянув через плечо на стоящего впереди меня майора я увидел, что на беззаботное лицо проводницы легла тень озабоченности, Она держала над головой, полусогнутую левую руку с вытянутым указательным пальцем, что должно было призывать к тишине и вниманию, а костяшкой согнутого среднего пальца правой руки нано­сила легкие удары по двери туалетной комнаты через каждые два-три удара приговаривая: – «товарищ, товарищ, гражданин...» и из­редка – «папаша»! Однако, судя по всему, гражданин-папаша безмолвствовал. На мой недоуменный вопрос – что же случалось, врач трагическим шепотом сообщила следующее.

Больше часа тому назад, какой-то пассажир лет пятидесяти, заверив проводницу в том, что он не будет производить действий запрещенных на остановках, прошел в туалет, заперся и не подает никаких признаков жизни. Тщательный осмотр всех купе также не дал положительного результата. Говорят где-то на южной дороге, недалеко от станции «Тихорецкая» в 1959 году был аналогичный случай: в сантехническом узле умер пассажир от разрыва сердца. Вот и сейчас, быть может, этот пассажир в страшных судорогах от­ходит в лучший мир, а мы беспомощно толпимся у дверей, вместо оказания помощи, если в таковой еще нуждается погибающий.

Когда основное содержание трагедии было сформулировано хотя и шепотом, но все же вслух, от проводницы потребовали более решительных действий. Под напором общественного мнения она вста­вила в замочную скважину ключ, нерешительно повернула и заглянула внутрь, в туалете никого не было!

Это было невероятно. Проводница, как сейчас помнит, что она своими собственными руками открыла туалет, впустила туда пасса­жира, собственными ушами слышала, как щелкнул за ним замок, и собственным главами видела, как появилась табличка «занято»! Эту же надпись видели все пассажиры, они, обшарив все купе, убедились, что этого пассажира в вагоне нет, но трупа в туалете не было. Никто не хотел верить, все заглядывали в санузел лично. Особое недоверие проявила врач, она заглянула даже за унитаз и в отверстие раковины умывальника, но... мертвец как в воду канул.

Хотел было и я лично удостовериться в аннигиляции материаль­ных объектов, как вдруг на мои плечи легли, чьи то мягкие руки и раздался радостный возглас: «Ой! Вы живы?!».

Тут только я понял, что предполагаемый труп – это я, стоящий перед ошарашенной публикой живой и невредимый, с довольным вы­ражением лица, какое бывает у хорошо выспавшихся, чисто выбритых и плотно позавтракавших мужчин.

А случалось вот что. Действительно, дав клятву «только умы­ться» и честно сдержав свое слово, я, выйдя из туалета проводника, не обнаружил. По-видимому, она прохаживалась, где-то около вагона. Просто так уйти я не мог, утро – такое время, когда у санузла обра­зуются очереди, а остальные пассажиры никаких клятв не давали. Я вспомнил прием, которым в свое время воспользовался великолеп­ный Остап, спасая инженера Щукина, ногтем правой руки надавил на прорези в буквах туалетного замка и повернул замок против часо­вой стрелки.

Пиши, что ли? Говорят, появился какой-то синтетический мотыль, пахнущий анисовыми каплями. Я очень хотел бы его иметь. Возьми на мою долю. Привет Екатерине Михайловне и младшему поколению.

Л.В. Киренский.